If you wish to translate a site on other language by means of "Promt", remember that a forum, a chat,
and personal messages in Russian and the Ukrainian language. Also some texts are badly translated
Cайт Конфедерации революционных анархо-синдикалистов": Михаил Магид САМООРГАНИЗАЦИЯ
Веками существовало разделение между группами политических радикалов, охваченных стремлением изменить мир, и пассивным большинством трудового народа, привычно покорным государству. Без участия широких масс трудящихся революционное коренное изменение всего несправедливого иерархического общественного уклада невозможно. Небольшие элитарные группы, оторванные от широкого общественного движения, никогда не могли изменить общество. Чтобы изменить мир, не нужно взрывать бомбы и принимать эффектные позы перед телекамерами. Надо говорить с людьми. Каким же образом можно повлиять на общество, прежде всего на его трудовую часть? АВАНГАРДИЗМ И АНТИАВАНГАРДИЗМ
Марксистская мысль дала на этот вопрос два взаимоисключающих ответа.
Социал-демократы и большевики полагали, что широкие массы трудящихся не способны выйти в ходе сопротивления капиталу за рамки исключительно экономических требований (повышение зарплаты, улучшение условий труда, социальные гарантии и т.д.). Своими силами преобразовать общество массы не способны. Поэтому подтолкнуть наемных работников к более серьезной, политической оппозиции может лишь партия - централизованно управляемая политическая корпорация. Досконально изучив общество, партия получает научные знания не только о его устройстве, но и об интересах целого класса наемных работников. Именно эти интересы она и выражает.
Партию возглавляют профессиональные политики, или, как бы мы сегодня выразились, политтехнологи. Этот хорошо образованный политический менеджмент обладает альтернативными капитализму убеждениями - социалистическими. Используя административные рычаги (партия подчиняется своему руководству, Центру, как и любая, уважающая себя частная или государственная компания) и финансовые ресурсы (собранные с рядовых работников взносы, пожертвования и т.д.) она посылает печатные материалы и своих активистов на предприятия, постепенно прививает наемным работникам политическое сознание, социалистические убеждения. Политизировав массы, партия направляет их на реализацию задач социального переворота.
Может показаться, что партийный “полит-просвет” может приучить пролетариев к самостоятельному мышлению, но это не так. Просвещение, как отмечали немецкие философы Франкфуртской школы, Адорно и Хоркхаймер, тоталитарно. Программируя массы своей идеологией, партия поступает совершенно так же, как любое современное государство, оболванивая людей с помощью специально подобранных программ обучения и пропаганды, с целью воспитания лояльности.
В случае социал-демократов речь шла лишь о выборах в парламент, о контролируемой партией профсоюзной работе, борьбе за улучшение условий труда. Все это обычно не выходило за рамки мирного политического процесса. В случае большевиков, отпочковавшихся от социал-демократии в начале 20го столетия, социальный переворот представлял собой революцию, массовое протестное движение и вооруженное восстание, которые должны были привести к власти большевистское правительство. При этом большевики и социал-демократы чаще всего представляли себе социализм как общество, построенное по модели фабрики, как единое предприятие, управляемое из единого планирующего центра. Так, Ленин, в работе "Государство и Революция" сравнивал социалистическое производство с прусской государственной почтой. Это предприятие приведет человечество к изобилию, просветит людей, сделает их (если понадобиться, то против их воли) умными, честными и образованными. Так будет подготовлена почва для перехода к коммунизму – безгосударственному обществу всеобщего самоуправления, в котором люди руководствуются принципом “от каждого по способностям, каждому по потребностям”.
Нетрудно заметить, что такой социализм является отражением и распространением на все общество партийной модели руководства. Внутри партии меньшинство управляет большинством, распоряжается результатами коллективного труда. Присвоение меньшинством результатов коллективного труда есть эксплуатация. В случае успеха, партийные руководители, добившись контроля еще и над государством, становятся эксплуататорами более крупного масштаба – управляющими крупной корпорацией под названием “государство”. Правда, ленинисты говорят о власти рабочих и их организаций – Советов. Но это ширма, за которой скрываются кукловоды. Ленинизм основан на обмане. Большевики говорят о рабочей власти, но на самом деле ядром их модели является каста партийцев, иерархия чиновников и менеджеров, управляющих социалистическим “обществом-фабрикой”.
В 1902 г. в работе “Что делать” Ленин писал: "История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т.е. убеждение в необходимости объединиться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов... О самостоятельной, самими рабочими массами в самом ходе их движения выработанной [социалистической] идеологии не может быть и речи..." "Толкуют о стихийности. Но стихийное развитие рабочего движения идет именно к подчинению его буржуазной идеологии..., а тред-юнионизм означает как раз идейное порабощение рабочих буржуазией. Поэтому наша задача, задача социал-демократии, состоит в борьбе со стихийностью, состоит в том, чтобы совлечь рабочее движение с этого стихийного стремления... под крылышко буржуазии и привлечь его под крылышко революционной социал-демократии".
Все предельно ясно. Рабочая масса - быдло. Но так как без этого быдла нет возможно изменить историю, то надо его использовать как таран, как средство для захвата властной вертикали. Любопытно, что как свидетельствует близко знавший Ленина социал-демократ Н. Валентинов-Вольский, Ленин действительно полагал, что интеллектуальное и эстетическое развитие, красота природы и произведений искусства, достижения научной мысли - фабричным рабочим недоступны. Вот когда партия поднимет экономику, добьется материального изобилия и перевоспитает рабочих – тогда и только тогда они станут людьми в полном смысле этого слова, только тогда они станут субъектом исторического процесса.
Другой ответ, данный марксистами на вопрос о том, каким образом можно изменить общество, исходит от немецких и голландских "коммунистов рабочих советов", которых Ленин ругает в "Детской болезни левизны в коммунизме". Ультралевые (как их принято называть) обратили внимание на то обстоятельство, что в результате усилий большевиков в 1917-1930 гг. - наиболее радикальной и последовательной социал-демократической группировки - российское общество полностью растворилась в новом государстве, самодеятельность масс свелась к нулю. На государственных предприятиях и в колхозах установилось единоначалие и жестокий режим эксплуатации трудящихся, а сверх того многие работники превратились в государственных рабов. На полученные от их эксплуатации средства большевистское государство приобретало за границей машины, расширяло свое производство (прежде всего военное), конкурируя с другими державами. То есть фактически оно вело себя как совокупный капиталист. Этот государственный капитализм ничем не лучше частного, и ничего общего с социализмом или коммунизмом - с освобождением трудящихся от эксплуатации, с самоуправлением - не имел.
Многие коммунисты рабочих советов убеждены: какая-либо отдельная группа людей не может выражать интересы целого класса. Наемные работники это миллионы людей, и каждый представляет собой личность, со своими уникальными интересами и предпочтениями. Разумеется, с помощью научного анализа можно предвидеть возможные варианты общественного развития. Но выражать интересы людей кроме них самих не может никто.
Ультралевые представляют себе социализм как развитие спонтанного забастовочного или повстанческого движения наемных работников. Такое стихийное движение несет в себе освободительный потенциал лишь тогда, когда выходит из-под контроля партийной или профсоюзной бюрократии. Только миллионы индивидов, из которых состоит класс, могут в полной мере сознавать свои интересы и выражать их. Следовательно, только они сами, через свои собрания и подконтрольные им советы, могут это делать.
Рабочие созывают собрания и решают на них как вести стачку. Это прямая демократия, как в греческих полисах, с той только разницей, что там были рабы, не имевшие права голоса. С тем, чтобы координировать усилия работников и решать текущие дела выбирается совет. Его члены регулярно отчитываются перед собранием о своей деятельности и могут быть в любой момент заменены собранием на других. Советы отдельных предприятий объединяются, чтобы вместе сопротивляться бизнесу. Экономические требования сами собой постепенно переходят в политическую борьбу, разрушительную для всех институтов капиталистической системы. Собственность, власть, функции управления (присвоенные корпорациями, партиями, парламентами, правительствами и т.д.) переходят к советам. Последние договариваются между собою о совместном планировании общественной жизни и производства. По мере того, как развертывается данный процесс, капитализм разрушается; возникает бесклассовое общество. Роль революционных групп, по мысли ультралевых, сводится лишь к анализу существующей реальности и передаче рабочим опыта борьбы и знаний - если те спросят. Активисты ни в коем случае не должны агитировать работников за что-либо, иначе это уже будет большевизм.
Надо сказать, что русские рабочие и крестьяне в ходе событий 1905-1907 гг. и 1917-1922 гг., сами создали систему советов, указав своими действиями на лживые основания ленинской мысли. Ведь ленинисты рассматривают подавляющее большинство людей в качестве быдла, озабоченного лишь проблемами живота. В немецкой революции 1918-1923 гг. так же спонтанно возникли советы. По-видимому, пик успехов данной модели революции, это движение рабочих советов в Венгрии в 1956 г. Тогда в течение нескольких недель все крупнейшие предприятия страны были взяты под контроль собраниями трудящихся, а в столице Венгрии был создан орган, координирующий их деятельность – Рабочий Совет Большого Будапешта. Это движение оказалось настолько сильным, что в самой Венгрии не нашлось сил, способных его разрушить, и оно было раздавлено превосходящими силами соседней сверх-державы – СССР.
Однако, не все просто с ультралевой моделью. Фактически, она является полюсом общественной мысли, противоположным большевизму, и по законам, открытым еще китайской натурфилософией, несет в себе зерна антогонистического начала. Если для большевиков группа революционных активистов это "наше все" ("дайте мне революционную партию и я переверну Россию" - восклицал Ленин) то для ультралевых - ничто. Коммунистов рабочих советов можно понять. В самом деле, “роль партии” в истории была зловещей. Большевиками в России в 1917-1921 гг. была создана омерзительная олигархия, управлявшая страной с помощью террора.
Но простое отрицание ничего не объясняет и лишь затуманивает картину. Мало того. Оно обрекает политически активные группы наемные работников на пассивность, превращая их в каких-то прокаженных, опасных для окружающих, отделенных железной стеной от остальных трудящихся. Ультралевые считают, что лишь бастующие рабочие могут оказывать поддержку другим стачечникам. Если же некая группа наемных работников с разных не бастующих фабрик явится на бастующий завод и расскажет о своих взглядах на то, как можно и нужно действовать, то это уже будет неправильно и вредно. Организованное "со стороны", "сознательное" вмешательство в стихийный процесс самоорганизации, может лишь все испортить! Как будто, самоорганизация на отдельном предприятии в ходе стачки не является в свою очередь плодом размышлений работников о том, какими путями ее организовать, продуктом не только их материальных проблем, но и мысли. Как будто тот, кто ясно видит собственную нищету, считает нужным разрушить капитализм в целом (что невозможно без объединения с другими) и ищет альтернативу самостоятельно, обязан молчать о своих мыслях, дабы не нарушить “естественный процесс самоорганизации трудящихся!” РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА
Если ультралевые правы, то остается непонятным, почему большевистские и социал-демократические партии играли огромную роль в той же немецкой революции, не говоря уже о русской. Почему в ходе даже венгерской революции большинство рабочих советов настаивало на легализации оппозиционных ленинистскому режиму партийных организаций (эсдеков и либералов) и на формировании правительства во главе с большевиком-реформатором Имре Надем - сторонником рыночной системы, венгерским Горбачевым.
Кроме того, не ясно, почему группа революционных активистов должна воздерживаться от любой агитации за пределами своего предприятия или компании. В мире все связано со всем. Капитализм есть единая мировая система угнетения. Его поражение в одной точке земного шара, равно как и победа, скажется, так или иначе, на судьбе всех наемных работников в мире. На каких же основаниях людей лишают права вмешиваться в те или иные социальные процессы, "в чужую борьбу"? Это глупо и несправедливо, потому что для обездоленных людей, борющихся против капитализма, нет чужой борьбы. Ведь капитализм глобален. Тем более, сами же ультралевые не устают повторять, что пролетариат интернационален и чужой борьбы для него не существует. Кроме того, коммунисты рабочих советов говорят, что коммунизм невозможен без всемирной, или, во всяком случае, всеевропейской революции (коммунизм в отдельно взятой стране, а тем более на одном отдельно взятом предприятии действительно не имеет никаких шансов выжить в капиталистическом окружении).
Все дело в том, что критикуют социал-демократическую схему борьбы, ультралевые не до конца понимают ее смысл и значение. Важно уяснить, что капитализм создает разделение труда, в частности, разделяет труд интеллектуальный и физический, задачи производства и управления.
Капитализм, это система, где отдельные предприятия, сфера труда и сфера отдыха, производство и потребление, труд и управление - разделены. Разделение сфер общественного бытия преодолевается лишь косвенно, с помощью рынка, где встречаются отдельные конкурирующие предприятия, рабочие и работодатели, производители и потребители. Капитализму необходимо и государство. Оно выполняет регулирующие функции, защищает привилегированные слои населения от посягательств обездоленных людей, следит за тем, чтобы конкурирующими индивидами и компаниями соблюдались правила игры, вмешивается экономику в тех случаях, когда рынок оказывается не в силах решить хозяйственные проблемы.
Задача революционного преобразования в том, чтобы ликвидировать данное разделение вместе с рынком и государством. Оно должно превратить общество с совокупность "самоуправляемых ассоциаций", которые сами будут между собой договариваться о том, что как и для чего производить, и возьмут под свой контроль все общественные процессы. Таким образом, будет создана пластичная, подвластная человеку общественная среда. На ход событий в мире сможет осознанно оказывать воздействие любой индивид. Естественно и внутри ассоциаций в свою очередь преодолевается разделение труда: все работники включаются в процесс управления производством и участвуют в переговорах с ассоциациями потребителей. Места для найма и увольнения рабочей силы управленцами, для самого раздельного существования простых работников и менеджеров не остается.
Опыт XX столетия доказал, что невозможно добиться цели с помощью средств, которые сами по себе изменяют общество в противоположном этой цели направлении. Он доказал правоту Бакунина, который отмечал, что через умножение неравенства и несправедливости нельзя прийти к равенству и справедливости. Формируя политические и хозяйственные структуры, которые мало чем отличающиеся от капиталистических корпораций, социал-демократы и ленинисты на деле прививали рабочим не "социалистическое сознание", а покорность чиновникам-управленцам, привычку подчиняться. Немецкий ультралевый Отто Рюле так комментировал причины успеха фашистов в 30е годы: “Методы фашизма - диктовать рабочим каждый их шаг, препятствовать развертыванию их собственной инициативы, саботировать всякие начала классового сознания, деморализовывать массы с помощью бесчисленных поражений и обращение их в бессилие - все эти методы были уже опробованы за 20 лет работы в профсоюзах в соответствии с большевистскими принципами. Победа фашизма оказалась столь легкой только благодаря тому, что рабочие вожди в профсоюзах и партиях подготовили людей для использования в фашистских целях”.
Однако, тот же XX век продемонстрировал, что преодолеть разделение труда чрезвычайно сложно, и в экономике и в политике. Работники во многом полагались на партии даже в ходе самых радикальных революций. И совсем не потому, что безоговорочно верили в искренность и честностью партийных лидеров. Парадокс заключается в том, что большинство работников были беспартийными и к деятельности партий часто относились с подозрением ("повесить бы вас всех" - бросил в лицо партийцам представитель рабочей делегации Путиловского завода на переговорах большевиков и меньшевиков о формировании коалиционного правительства в ноябре 1917 г.). Но это же большинство не чувствовало, что оно в силах управлять предприятиями и экономикой как таковой, своим регионом и страной в целом. У рабочих просто не хватало для этого знаний.
Избранная большевиками модель привела лишь к модернизации (как показало противостояние СССР – США, не слишком успешной) российского капитализма и империи. Ни к чему иному она и не могла прийти. Политикорпорации во главе с полит-технологами не могут и не хотят научить людей мыслить и разбираться в делах самостоятельно, это попросту не в их интересах. Ведь если люди научаться сами решать свои проблемы, полит-технологи останутся без работы. Но с другой стороны, если бы трудящиеся легко могли бы обойтись без профессиональных управленцев, то, вероятно, они бы так и поступили… ЗА ПРЕДЕЛАМИ РАЗДЕЛЕНИЯ ТРУДА
Пекарь из Буэнос-Айреса Эмилио Лопес Аранго (? - 1929), не был профессиональным революционером, т.е. не был управленцем-менеджером, жирующим на партийные взносы. Тем не менее, он вошел в историю, как один из самых глубоких теоретиков и практиков анархистского коммунизма. Лопес Аранго был членом наиболее радикальной и наиболее массовой анархистской рабочей организации в истории (ее численность порой приближалась к 200.000. человек) – ФОРА – Федерацией работников аргентинского региона. Он отрицал разделение между общественной теорией (идеологией) и повседневным сопротивлением работников наездам со стороны предпринимателей. Один и то же человек проживает на определенной территории, заботиться о семье, мыслит, работает, бастует. Как можно все это разделить? Теория мертва без практики, так как она теряет всякую связь с реальностью и превращается в чистую спекуляцию. С другой стороны социальная практика без теории сводится лишь к борьбе за кусок хлеба и... быстро деградирует - таких работников, озабоченных лишь материальными проблемами, легко подкупить, запугать, обмануть.
Экономическая борьба необходима там и тогда, когда и если в ее ходе "разрушается уважение к закону и принципу авторитета". Такая борьба игнорирует законы государства, ведется через общие собрания трудящихся (а не под руководством закрытых от постороннего глаза центральных партийных или профсоюзных комитетов). Лишь она способна раскрепостить работников, стать школой коммунизма - настоящего, самоуправляемого, анархистского. Здесь скрыта и часть решения проблемы перехода от современного жалкого состояния одинокого человека к самостоятельным личностям, способным договариваться между собой и коллективно делать историю. Спортсмен с помощью упорных тренировок реконструирует свое тело, заменяет естественные, зачастую замедленные реакции и движения специально отработанными приемами. Подобно этому нужны годы тренировок, накопление опыта, реконструкция всего мышления и повседневного практического действия, чтобы выработать устойчивую привычку сознательно решать вопросы устроения коллективной жизни на общих собраниях. Только тогда общество превратиться в союз свободных самоуправляемых коллективов, своего рода “полисов”. Только тогда пролетариат сможет устранить причины своего жалкого положения и перестанет быть пролетариатом.
Но как же все-таки быть с тем, что люди по-разному развиты? Кто-то обладает ценными знаниями, а кто-то имеет весьма примитивные представления о мире. Одни активны и полны энергии, другие пассивны... Разделение существует и у активистов. Одни противостоят капиталистическому обществу, подвергая его критическому анализу, конструируя всевозможные утопии. Другие активные люди действуют практически, к примеру устраивают забастовки. Почему так? Данное различие связано с одной стороны с особенностями индивидуальной судьбы и темпераментом, а с другой со все тем же разделением труда, разделением общества на управляемых и управляющих. Одни люди, ощущая неудовольствие и неудобство в связи с существующими в обществе отношениями эксплуатации и господства, задумываются о том, каким могло бы быть справедливое общество. Другие озабочены, прежде всего тем, как оказать сопротивление в повседневной жизни, отреагировать на очередную хамскую или грабительскую выходку начальства. Правильное органическое развитие революционного движения возможно лишь в случае соединения, взаимодействия и синтеза этих тенденций, теории и практики, знания и действия. Только так преодолевается разделение труда. А не в случае господства кого-то над кем-то.
К тому же стихийное движение сопротивления, если только оно действительно стихийно, никогда не бывает исключительно экономическим. Жизнь не знает четких границ и прямых линий. Если политические идеи не превратились в лозунги движения и даже не сформулированы, еще не значит, что их нет. Каждый, кто присутствовал на стихийной стачке или участвовал в ней, знает, что обычно сердца ее участников переполнены гневом против господствующего над жизнью порядка. У одних это проявляется в виде чистого негатива, у других в виде ностальгии по иным временам, когда жизнь была не столь тяжела (или так казалось), у третьих в виде утопии о самоуправлении трудящихся - обычно грубой и примитивной, но порой поднимающейся до высокого уровня обобщений как в Венгрии в 1956 г. Тогда многие собрания и подконтрольные им рабочие советы мыслили себя как полноправных хозяев фабрик и самой жизни (не в последнюю очередь потому, что в движении активно участвовали не только рабочие, но и инженеры; во время русской революции 1917-1921 гг. такого не было).
Конечно, социально-революционная деятельность первоначально охватывает лишь меньшинство трудящихся. Борьба инициативного меньшинства оказывается точкой соединения всех сил, противостоящих власти капитала и бюрократии. Это генератор идей, лаборатория, где обкатываются на практике новые принципы существования. Затем они излучаются в общество. ТРУДНОСТИ САМООРГАНИЗАЦИИ
Но что, если складывается следующая ситуация: одни работники активно участвуют в борьбе, другие (и таких большинство) нет? Значит ли это, что меньшинство призвано взять власть, как полагают ленинисты? Нет, это бессмысленно. Меньшинство в такой ситуации просто превратиться в очередную правящую клику, в высшую касту. Ничего другого ему не останется, потому что объективно оно будет играть именно такую роль, что бы там оно о себе не думало. Какой же выход? Он прост: инициативное меньшинство может показывать своим примером, как стоит действовать, оно может сыграть роль катализатора умственного и социального брожения, наконец, оно может совершить локальную революцию и призвать остальных последовать за собой. Тогда существует шанс расширения революционного очага. Им может стать отдельная отрасль, город, село, предприятие, район. Как действовать, какую конкретную стратегию выбрать - зависит от конкретной ситуации. Но другого способа изменить общество нет, если мы только не хотим стать соучастниками преступлений очередной диктатуры.
Сама идея взятия власти над кем-либо порочна. Революция должна освобождать, а не закрепощать. Значит, ей надлежит ликвидировать все, что закрепощает, установить прямой контроль трудящихся над производством и потреблением. Этот контроль общества над самим собой, над собственностью, процессами производства и управления, над самой жизнью через общие собрания и подотчетные им органы координации (советы) суть - безвластие, коммунизм.
Вряд ли возможна революция без репрессий. И все же настоящая социальная революция не столько подавляет, сколько подрывает. Не случайно в ходе самой глубокой революции XX столетия - венгерской, было убито лишь 200 активных контрреволюционеров - сотрудников госбезопасности, и большинство из них было не казнено, а погибло в вооруженной борьбе. Самоуправление приведет к планомерному производству и обмену изделиями по взаимной договоренности - тогда не станет торговли и спекуляции. Вовлечение широких слоев трудящихся в процесс управления обществом сделает излишней бюрократию. Люди не станут ангелами, но принятие любых решений будет прерогативой собраний, где каждый волен убеждать в своей правоте всех остальных.
Но как все-таки быть с тем, что люди имеют различные знания о мире вообще и о производстве в частности? Данное положение вещей не фатально, большинство людей способно к обучению сложным процессам. В современной Финляндии свыше 60% населения имеют высшее или среднее специальное образование, заняты высококвалифицированным трудом. Похожая ситуация в Японии и некоторых других странах. Вряд ли финны или японцы умнее русских или венгров.
Участники социального движения должны учиться - политике, управлению производством, общественной организации. Для этого им понадобятся серьезные усилия: например курсы, где они будут изучать, как функционируют их предприятие и отрасль. Им необходимо будет открыть новые практики общения, позволяющие находить общий язык. Это громадный труд, хотя и совсем иного рода, чем на нынешних фабриках (ибо сегодня труд закрепощает, привязывает человека к своему рабочему месту, а труд, о котором говорим мы, призван освобождать, преобразовывать рабочее место и самого человека в соответствии с его собственным вкусом и выбором). Для того, чтобы освоить управление сложными процессами, сделать жизнь насыщенной, осмысленной и послушной необходимы умственные усилия. И главное: невозможно научиться плавать, не погружаясь в воду. Нельзя научиться и политике в целом и управлению предприятием, в частности, не участвуя в принятии решений, как это делали афинские ремесленники и моряки на своих народных собраниях.
На пути самоорганизации неизбежны ошибки и, наверное, даже трагедии. Однако речь идет не о неразумных малых детях. Свобода всегда сопряжена с риском. Но только свободная жизнь, открытая для диалога и принятия любых решений, ничем не скованная, открывает путь к превращению людской толпы в собрание личностей. ЦЕЛИ САМООРГАНИЗАЦИИ
Каковы же финальные цели самоорганизации? Прежде всего, слово “финал” здесь не вполне уместно. Самоорганизованное общество, это такое общество, где все ключевые вопросы решаются путем диалога между индивидами, коих эти вопросы касаются. Поскольку все люди - разные, заранее предсказать, чем кончиться обсуждение того или иного важного вопроса крайне затруднительно. У всякого может быть свое отношение к делу, всякий раз будут сталкиваться разные точки зрения. Результат обсуждения будет их синтезом, консенсусом, или мнением, к которому после долгих дискуссий и компромиссов придет большинство. Всякий раз ситуация будет непредсказуемой, она станет своеобразным вызовом, на которой необходимо будет дать ответ – в каждом случае особый, неповторимый. Соответственно и общество, о котором идет речь, будет живым, пластичным, “ковким”, поддающимся воздействию слова. Его каждый день нужно будет творить заново.
Из этого следует, что главным вопросом самоорганизованного общества станет достижение устойчивости, равновесия. Одним из факторов, обеспечивающим равновесие, станет открытость чужому мнению, развитие способности усваивать непривычные идеи. Но этого мало… Самоорганизованное революционное движение должно разрушать корни неравенства и господства. Общество, которое оно творит, должно быть совершенно иным, чем наше.
Социальная система, в которой мы живем сегодня, является чрезвычайно сложным организмом. Огромные города, начиненные крупными и мелкими предприятиями, сложнейшими транспортными системами, узлами управления – неизбежно подразумевает бюрократизм. Необходимы профессионалы-управленцы, так как совершенно невозможно коллективно решать вопросы управления современным десятимиллионным мегаполисом. Отсюда бюрократизм, господство аппарата профессиональных чиновников над всеми прочими людьми. Кроме того, усложнение всех социальных и производственных процессов порождает узкую специализацию. Люди все меньше понимают друг друга – слишком уж различна их деятельность, а, следовательно, и круг интересов. Правда, в современном капиталистическом обществе имеется и противоположная тенденция, направленная на преодоление специализации. Из-за необходимости часто менять работу, средний житель развитой страны сменяет на протяжении жизни 5 профессий.
Не стоит забывать и о том, что всеобщая борьба за существование, препятствует сегодня развитию самоорганизации, и, наоборот, способствует развитию бюрократизма. Последний еще и результат развития товарных отношений. Рынок диктует: побеждает сильнейший. Общество построено на конкуренции – за ресурсы, прибыли, рабочие места. Война всех против всех делает невозможным прямые договоренности между людьми об управлении обществом. Отсюда необходимость во внешних по отношению к обществу бюрократических механизмах, в государстве, которое следит за тем, чтобы люди друг друга не поубивали. Отсюда же и огромность всех социальных структур – чем крупнее компании или государства, тем легче им выживать. Социальная мегафауна – ничто иное, как продукт борьбы за существование…
Огромность современного общества порождает и еще одну, поистине фатальную проблему – его хрупкость. Система слишком сложна. Сбои на отдельных ее участках способны привести к ужасным последствиям. Случись пожар в небоскребе, или прорыв ядохимикатов в реку, питающую город водой, выход из строя системе энергоснабжения, и любой мегаполис превратиться в смертельную ловушку. События в Бхопале, Чернобыле, 11 сентября в Нью-Йорке и катастрофа в Харбине в 2005 году заставляют специалистов говорить о наступлении эпохи техногенных катастроф.
Между тем, так было не всегда. Хотя современному человеку, сфабрикованному капитализмом, все труднее представить себе иные социальные миры, они тоже когда-то существовали. В прошлом человечество умело создавать простые, устойчивые и эффективные структуры для решения сложнейших социальных вопросов. Причем строились такие структуры на принципах сотрудничества, а не вражды. Одной из них была крестьянская община. Это было сообщество численностью от нескольких десятков до нескольких тысяч человек, состояло из семей, самостоятельно обрабатывавших участки земли и распоряжавшихся продуктами труда по своему усмотрению (за вычетом того, что приходилось отдавать государству или феодалу). В целом земля находилась в коллективном распоряжении общины и периодически переделялась между ее членами в соответствии с принципом равенства. Вопросы, касающиеся всех членов общины (от строительства моста до порядка коллективного выпаса скота) решались коллективно, на сходе сельских жителей. Процветала взаимопомощь между крестьянами. Господствовал принцип “я помогу тебе сегодня, а ты мне - завтра” .
Крестьянская цивилизация с ее товариществом, коллективизмом и взаимопомощью (которые соединялись с зависимостью от сил природы, с суевериями, невежеством, подчиненностью детей и женщин и т.п.) была гораздо привлекательнее уничтожившей ее капиталистической цивилизации – по той причине, что гораздо ближе последней стояла к не изуродованной классовым устройством и разделением труда целостной человечности. Это был, как отмечает российский исследователь Марлен Инсаров “Мир суровый и гармоничный – и поэтому прекрасный в своей суровой гармонии. Именно из-за утерянной впоследствии гармоничности его с тоской и болью вспоминали лучшие умы дисгармонического капиталистического общества (достаточно вспомнить Льва Толстого и Глеба Успенского) – в том числе и те, кто прекрасно осознавал ограниченный характер гармонии этого потерянного рая. С еще большей мукой, чем лучшие представители антибуржуазной интеллигенции, вспоминали об отнятом рае вчерашние крестьяне и ремесленники, насильно загнанные в капитализм”.
Привлекательность крестьянского общинного коллективизма не должна, однако, делать нас слепыми в отношении характера его древней гармонии. Он был органически связан с господством старших мужчин, консерватизмом традиций, чрезвычайно медленным развитием производительных сил, засухами, голодом, эпидемиями, и прочими напастями, от которых люди зачастую гибли массами. Но, как отмечает Инсаров, этот мир обладал и громадными преимуществами перед миром современным. “Гармония человеческого типа старой крестьянской общины выковывалась в непрерывном и неустанном противостоянии с природой, которое человек этого времени, не знавшего еще широкомасштабного разделения труда, мог выдержать, лишь если был мастером на все руки. Как ни парадоксально, но человек добуржуазного общества был не только более гармоничен, но и более сложен и совершенен, чем превращенный в детальку машины по производству прибылей человек эпохи капитализма. Как показал русский социолог XIX столетия Н.К. Михайловский, прогресс, усложнение общества при капитализме происходит за счет деградации, упрощения человека. Чтобы убедиться в правильности этого утверждения, достаточно сравнить охотника или пахаря – мастера на все руки, умеющего делать все то, что умеют делать его родовичи или соседи, с рабочим, изготавливающим 1/12 часть булавки или с интеллигентом, знающим даже не всего лишь одну науку, а узкую часть одной из наук. Достаточно сравнить великую народную добуржуазную культуру – с ублюдочной «массовой культурой» развитого капитализма… Как писал Михайловский, крестьянин представлял крайне высокий тип развития – тип гармоничного, многостороннего человека, не искалеченного разделения труда. Но этот чрезвычайно высокий тип развития находился на весьма низкой ступени развития. Каждый член общины знал и умел делать все, что знали и умели остальные члены общины – но знали и умели они чрезвычайно мало по сравнению с окружавшим их бесконечным миром. Опыт каждого совпадал с опытом всех – однако область этого опыта была крайне узкой. Человек не стал еще пальцем от ноги, деталькой в чудовищном индустриально-капиталистическом механизме – но этот сложный и цельный человек пребывал в зависимости от враждебных и неподвластных ему сил природы. Коллективистские отношения внутри общины были достаточно прочными, но сфера охвата этих отношений – крайне узкой. Все иноплеменники были чужаками, а, следовательно, врагами, крестьяне соседних сел могли быть врагами, могли быть добрыми соседями, но координировать свои действия и совместно вести свои дела крестьяне сколько - нибудь значительного числа сел не могли по причине скудости развития средств производства и общения. И это с неизбежностью вело к появлению стоящей над ними государственническо – эксплуататорской иерархии… Крестьянин уже был, в отличие от древних бушменов или австралийцев, личностью, выделившейся из нерасчлененной массы первобытного коллектива. Но в то же время эта личность составля
